Разум есть величайший враг веры; он не является помощником в делах духовных и часто борется против божественного Слова, встречая все, что исходит от Господа, с презрением.
— Мартин Лютер

В иудаизме назревала потребность обелить единого бога, очистить его от злого элемента, раз уж такое понятие окончательно сформировалось в умах толпы. Это привело его на ступень христианства, в котором бог безусловно благ, а зло в мире является отрицательной силой, выделившейся из его компетенции. Ответственность за существование этой силы возлагается на Сатану, врага бога, который своими кознями подлил дегтя в богово творение, а также на человека, который поддался искушению Дьявола, ступив на путь греха (интересно, что на заре христианства Ориген считал, что в самом конце все раскаются и придут к богу, включая всех демонов и Сатану лично. Но эта точка зрения не распространилась, так как при этом пугать прихожан более затруднительно).

Эта "злая" Сила захватила власть над миром и испортила его настолько глубоко, что громадный период человеческой истории до явления "спасителя" проходит в христианских понятиях под властью Сатаны, от которой не могут избавить человека ни вера в бога, ни добродетельная жизнь: все ветхозаветные праведники очутились в аду и были выведены оттуда Христом. Для спасения чел?овечества становится необходимою жертва со стороны самого всемогущего бога: сын божий должен предать себя в добычу смерти, которую хитрость Сатаны ввела в мир. Соответственно, как мы и показывали ранее, одновременно с вводом людьми излишней сущности в мироздание появляется противоположная, отвечающая реальному в Природе. Так одновременно с появлением Христа возник Антихрист. С учетом того, что сейчас существует множество конфессий подобного плана (только христианских насчитывается около двух тысяч), то сатанизму присущ антимонотеизм. В иудаизме, несмотря на наличие единого бога, антимонотеизм невозможен из-за того, что иудеи считают своего Яхве делающим как добро, так и зло людям (как атеизм или антитеизм, конечно же, вполне может быть, но архетипическое развитие невозможно).
Правильнее сказать, христианский бог решил устроить фарс: предвечная божественная сущность корчится, изображая смерть на кресте, прекрасно зная, что, сыграв эту комедию, она отправится "домой", к "папочке". Собственно говоря, учитывая то, что сам Христос знал о предстоящем воскрешении, то фраза "Иисус умер за нас" абсолютно эквивалентна "Христос принял снотворного и выспался за нас". И, как ни странно, верующим этого вполне достаточно для объявления его "Спасителем". Стоит ли удивляться, что "искупление" не принесло никакого практического эффекта?

Нам говорят: "Христос воскрес",
И сонмы ангелов с небес,
Святого полны умиленья,
Поют о дне освобожденья…
И больше тысячи уж лет,
Как этой песне вторит свет…
Но отчего ж со всех сторон
Я слышу вопли, плач и стон?..
— Петр Ткачев. 1862 г.

Если сам принцип Сатаны как противника бога христианство одолжило из персидского зороастризма, то его атрибуты и характеристики подхватило из языческой культуры Римской Империи. Образ Дьявола (Сатаны) был переработкой иранского Аримана. А в дьявольское воинство были разжалованы "чужие боги", т.е. боги тех народов, религия которых потерпела поражение в борьбе с иудаизмом.
Действительно, не творением ли Сатаны был пестрый политеизм, который очаровывал и соблазнял души? Юпитер, Меркурий, Венера, Марс и все боги Олимпа не были ли его воплощением, или, по крайней мере, служителями его воли, исполнителями его планов? Жизнерадостная, роскошная культура язычества, процветание искусств, отважная философия, власть богатства и честолюбия, идеалы героизма и гедонизма, беспредельная радость жизни — не его ли все это обманы, не способы ли и орудия его владычества? Римская империя — не царство ли Сатаны? О, конечно! Это Сатану обожают в храмах, это его славословят на публичных празднествах, это Антихрист сидит на троне цезарей. Именно благодаря Нерону, который первым из римских императоров начал гонения на христиан, как раз и возникло то самое засекреченное имя — 666.
Впрочем, неких смутьян (может, и христиан) гонял еще Клавдий. Но на Нероне настаивал тот же Тертуллиан, поэтому эта версия принята за "официальную". Р. Хазарзар, рассматривая эту проблему в своей книге "Сын Человеческий", писал: "До Нерона христианство не подвергалось крупным гонениям со стороны Рима, ибо в глазах столицы империи оно являлось всего лишь одним из течений культа Яхве. Тертуллиан пишет: "Нерон был первым, кто стал преследовать наше учение, когда, покорив весь Восток, стал особенно свирепствовать в Риме. Мы хвалимся таким зачинателем гонения, ибо кто же, зная его, не подумает, что Нерон не осудил бы христианства, не будь оно величайшим благом" (Tert.Apol.V.3; Eus.HE.II.25:4)."
Следует отметить, что количество христианских мучеников неимоверно преувеличивалось официальной церковной историографией. См. по этому поводу К. Дешнер, "Криминальная история христианства", т. 1: "Серьезные исследователи оценивают число христианских жертв по случаю, не бесспорно, в 3000, в 1500 человек — за все три столетия! …Ориген — чей собственный отец был мучеником и был подвергнут пыткам, — называет число христианских мучеников-подвижников "маленьким и легко исчислимым"." Такое беззастенчивое передергивание основывается на стандартной чел?овеческой черте, о которой писал Ницше:
Мнимые ступени истины. Одно из обычных ошибочных умозаключений состоит в следующем: так как кто-то правдив и искренен в отношении нас, то он говорит правду. Так, дитя верит в суждения своих родителей, христианин — в утверждения основателя церкви. Точно так же не хотят допустить, чтобы все, что люди защищали в прежние века, жертвуя своим счастьем и жизнью, было только заблуждением; вместо этого говорят, что это были ступени истины. Но, в сущности, полагают, что когда человек искренне верил во что-либо, боролся и умер за свою веру, было бы слишком несправедливо, если бы его одушевляло, собственно, только заблуждение. Такое явление представляется противоречащим вечной справедливости; поэтому сердце чувствующего человека всегда утверждает против его головы следующее положение: между моральными действиями и интеллектуальными познаниями всегда должна иметься необходимая связь. К сожалению, дело обстоит иначе: ибо вечной справедливости не существует.
Как известно, книга Апокалипсис по сути положила начало истории христианства. Когда же христианство окончательно отпочковалось от иудаизма в самостоятельную и враждебную иудаизму религию, то проиудаистская книга Апокалипсис Иоанна Богослова была чуть ли не еретическим произведением. После 4-го столетия Апокалипсис вместе с еще несколькими десятками книг не включается в чтение во время богослужения, не истолковывается церковными деятелями, не переписывается. В православной, католической, армяно-григорианской и иных исторически древних церквях Апокалипсис и сейчас по традиции не читается в храмах, исключен из богослужебного цикла. Однако в 692 году христианская церковь передумала и приняла решение включить Апокалипсис в число книг священного писания, уж очень хорошо им было стращать верующих. Надо сказать, что это уже был не тот Апокалипсис, которого писал Иоанн на острове Патмос. Это был даже на тот Апокалипсис, что был известен христианам 3-4 столетия. Существовало мнение, что изначально в Апокалипсисе число зверя равнялось не 666, а 616. Выдающийся деятель раннего христианства Ириней Лионский (140-202 гг.) писал, что некоторые еретики ошибочно используют 616 (Ириней, Против ересей, V 30:1). В 542 году цитирует Апокалипсис с числом 616 известный богослов Цезарий из Арла.
Возвратимся к числу Апокалипсического зверя. Официальный титул Нерона был "Nero Caesar", Неро Кесарь (в классической латыни "С" произносится как "К", в средние века произношение изменилось на "Ц"). В еврейском алфавите нет гласных букв; при написании слов гласные буквы или пропускаются или обозначаются диакритическими знаками под или над согласными. Звук "О", например, означается буквой "В" (вав) с точкой над нею. Таким образом, титул Нерона иудеи тогда писали так: "??? ???". Кто из евреев умел считать ("имел ум"), то, принимая буквы за цифры (соответствие букв числам характерен для той эпохи), мог подсчитать "число Зверя".
Титул и имя Hерона — кесарь Hерон (??? ????) — расшифровываются следующим образом: ? = 100, ? = 60, ? = 200, ? = 50, ? = 200, ? = 6, ? = 50; то есть: 100 + 60 + 200 + 50 + 200 + 6 + 50 = 666.
С другой стороны, латинское Nero уже в древности записывалось в еврейском как ????. То есть в латинском n произносилась, но в именительном падеже не записывалась (при склонении сразу же появлялась, ибо присутствовала в основе). А в еврейском и греческом не только произносилась, но и записывалась.
Таким образом, получаем 50+200+6+100+60+200 = 616. А в случае "Нерон Кесарь" добавлялась буква "?" (нун = 50), почему в списках Апокалипсиса в подсчетах числа зверя и появляется число 666. Это число вошло в канонизованный в 692 году текст Апокалипсиса.

Хотя опять же — вероятно, как говорилось выше, что евреи очень даже писали нун в конце. Скорее уж латиняне, глядя на латинское письмо, считали по еврейским значениям и не досчитывали 50 (конечного n). Отсюда и появились еретики, о которых упоминает Ириней, так что все-таки 666 — более предпочтительно для оригинала, ибо он был не латинским, а греческим, написанным евреем. Но все это малосущественно в контексте нашей книги.
В качестве развлечения и демонстрации "ценности" такой игры цифрами, приведем следующие вычисления: в официальных документах папа римский называется "Наместником Сына Божьего", на латыни "Vicarius Filii Dei". Подсчитаем численное значение папского титула: V= 5; I= 1; C= 100; A= 0; R= 0; I= 1; U(V)= 5; S= 0; F= 0; I= 1; L= 50; I= 1; I= 1; D= 500; E= 0; I= 1; 112 + 53 + 501= 666. Со средневековых времен по настоящее протестантские церкви считают папу римского апокалипсическим зверем, число которого 666.
Что интересно, многие даже не догадываются, что это число — изначально солярный символ, имеющий непосредственное отношение к Каббале. 666 — сумма чисел магического квадрата, соответствующего демону Солнца. Если учесть, что Солнце дает жизнь всему земному — то весьма показательно, что христианская религия, антижизненная по сути, борется против такой символики.
Впервые назвали Сатану Дьяволом (от греческого — клеветник) 70 толковников Септуагинты, пытаясь сделать образ максимально непривлекательным. Это новое слово отдаленно напоминало латинское слово Deus — бог. И когда подразумевались языческие боги, можно было, исковеркав слово, назвать их не Deus'ом, а Diabolus'ом. При этом так и осталось непонятным, на что же Дьявол, собственно говоря, клевещет (стандартный пример про изгнание из рая разобран выше). Как легко видеть, концепция "сатаны-прокурора" в иудаизме и "Сатаны — пугала для верующих" в христианстве значительно отличаются. Однако, как мы замечали выше, такое отношение верующих лишь подпитывает соответствующий эгрегор.
Христианство было палимпсестом, оно впитало фрагменты и мифы из многих других религий (Сравните с зороастризмом выше. Даже водное крещение практиковали ранее в митраизме). Кое-какие черты были перенесены на своих героев, большинство же элементов наклеили на Дьявола. Боги, потеряв свои храмы и алтари, не умерли, не исчезли, но влились в образ Дьявола. Трансформировав старый культ в объект страха и отвращения, христианство сплотило толпу против "общего врага".
Таким путем Сатана как единый образ унаследовал от сонма древних богов весь мир. Все, несовместимое с христианством как религией греха, страха и покорности, пресекающей жизнерадостность, прямой взгляд на вещи, свет, веселье и наслаждение; несовместимое с религией, враждебной природе и жизни… Обобщая: под властью Сатаны оказался весь мир — весь, кроме иллюзорных "духовных" мечтаний.
Но даже они частично оказались под эгидой Дьявола: с точки зрения ортодоксального христианства он помогает еретикам (помните знаменитые карикатуры типа "Дьявол диктует Лютеру"?).
На Дьявола было взвалено столько ответственности, что убрать из мира столь деятельную и творческую силу, и даже унизить ее, оказалось невозможно.
Под протекцией Сатаны оказались и природа, и социум.
Христианство в своей ненависти к природе, инстинкту и разуму прокляло жизнь и сатанизировало мир.
В любой антропоцентричной эзотерической системе сказано, что человек несчастен из-за эгоизма, ибо эгоизм при самонасыщении лишь разгорается (постулат, верный для носителей "чел-овеческого, слишком чел-овеческого"). А что такое эгоизм и гордыня? Согласно Шопенгауэру — прямые следствия "мировой воли", воли к жизни (природы — в язычестве). Потому-то шопенгауэровское убийство в себе воли к жизни в иудаизме и христианстве, например, называется отрешением от эгоизма. Ну а свято место пусто не бывает. На место воли к жизни придет святой дух (человек, по христианскому учению, — храм для Духа Святого).

Жизнь с ее ежечасными, ежедневными, еженедельными и ежегодными, маленькими, большими невзгодами, с ее обманутыми надеждами, с ее неудачами и разочарованиями — эта жизнь несет на себе такой явный отпечаток неминуемого страдания, что трудно понять, как можно этого не видеть, как можно поверить, будто человек существует для того, чтобы быть счастливым.
— А. Шопенгауэр, "О ничтожестве и горестях жизни".

Вот такой пессимизм. Прогресс — суета, "нет ничего нового под солнцем", Иисус отрицал материальные блага. Можно ли "искупиться"? Можно. По Шопенгауэру — через убийство в себе воли к жизни; по христианству — через веру, что обозначает то же самое: убийство в себе жизни ради посмертия.

Если бы свои последние слова я хотел пояснить примером и, следуя философской моде нашего времени, попытался претворить в основные понятия моей философии глубочайшее таинство церкви, то я мог бы, с допускаемой при подобных толкованиях вольностью, сделать это следующим образом. Святой Дух, это — безусловной отрицание воли к жизни.
— А. Шопенгауэр, "Идея этики"

Сатанинский же подход к этой проблеме более оптимистичен:
Глупец рыдает и рвет на себе волосы, когда его желания не исполняются. "Все зло от человеческих желаний", — говорит, глядя на него, аскет и уходит в пустыню. Но он ошибается: зло не от желаний, а от глупости, с которой человек полагает, что все его желания обязаны непременно исполняться.
— Warrax, "Мысли вслух"

Ubique daemon! По Иерониму, весь воздух полон демонами, дрожит от их крика и плача о смерти богов, в каждом цветке, в каждом дереве — демон, потому что он — радость и плодородие, богатство и красота (Sic!). Еще глубже это почувствовали в средние века. Аббат Рикальм заявляет:
Дьяволов в воздухе, — что пылинок в солнечном луче; более того, самый воздух есть род дьявольского раствора, в котором утоплен человек. В каждой складке жизни сидит демон. Дьявол ревет в ветре, пылает в пламени, чернеет во мраке, воет в волке, каркает в вороне, шипит в змее, прячется в плоде, в цветке, в песчинке.
Он — всюду, он — душа вещей. А где же, скажите, единый бог?
Упомянутый аббат Ментальской обители, Рикальм, возлагает на бесов и Дьявола ответственность за каждую бытовую мелочь, вплоть до каждого побуждения к почесыванию, чиху, зевоте. Вот уж, действительно, кто оказался вездесущим и без чьего ведома не упадет с головы ни единый волосок!
Подданными царства Сатаны оказалось практически все человечество. Он был патроном всего бесконечного разнообразия слов, дел, помышлений, обычаев, которые христианская совесть классифицирует под именем "греха". Каждая мысль, не направленная к богу — грех. Девица, бессознательно вызывающая влюбленные вздохи юношей, грешит и уже этим одним, по мнению святого Киприана, теряет девственность. Женщина, которая прекрасна, бессознательно грешит, ибо вследствие красоты своей она уподобилась серпу, которым Сатана жнет свою жатву. Супруг грешит, если делу деторождения уделяет больше интереса, чем любви к богу. Монахиня, моющаяся больше, чем два раза в месяц, грешит. Августин объявил любую исследовательскую и научную деятельность "грехом очей". Папа Григорий Великий даже запретил мирянам обучаться грамоте. Интеллектуальность, свойственная Дьяволу, заставляла церковь подозревать в сношениях с ним каждого ученого и по возможности уничтожать его как ученика Сатаны.
Особо интересно отметить здесь разницу между устоявшимися со времен начала христианства терминами. Последователи Христа всегда называли себя рабами божьими (К примеру, Рим.6:22 "Но ныне, когда вы освободились от греха и стали рабами Богу, плод ваш есть святость, а конец — жизнь вечная"), между тем, как верно заметил Климент Александрийский (150-210 гг.), Сатана не делатель греха, но помощник в грехе. Как сказал Д. Линкольн: "Дьявол — джентльмен; он никогда не входит без приглашения". Пытаясь обосновать свободу воли верующих в связи с проблемой теодицеи, богословы способствовали формированию черты архетипа, которую условно можно высказать как "Сатана не навязывает свои услуги, но помогает сумевшим к нему обратиться". Впрочем, это не является чем-то новым — см. главу про язычество, темные боги древности отличаются этой же особенностью, которая сохранилась в архетипе.
Итак, с т.з. христианства всюду грех, всюду вечное проклятие, всюду власть Сатаны. Если христианский бог только провозглашается всемогущим хозяином Мира, то христианский Дьявол является им фактически. Он даже не разделял с Богом власть над Миром, не просто получил свою вотчину — Ад, который по современной христианской мистике, определяется уже не как кухня с котлами и сковородками, а как место, где бога нет (Боится появляться? И что там насчет вездесущности?), — а захватил весь Мир целиком.
Сатана — действительно князь мира сего.
Что же осталось под властью бога "добра"? Ничего, кроме надежды на послесмертие в головах верующих в него, их страха и немощи! Ну, разве что еще некий "рай", о которым даже верующим ничего точно неизвестно, кроме того, что там опупеть, как хорошо.
Это один из аспектов представления о Сатане. И в этом аспекте его в наших глазах не в силах затмить ни жалкий лепет о всемогуществе бога, ни гротескный портрет Дьявола, разработанный для внушения страха и отвращения пастве.
Христианство пыталось обратить Сатану в своеобразную систему народного воспитания "от обратного". Проповеди почти исключительно вертелись вокруг Дьявола и адских казней, порожденных дикой фантазией священников. Сатана стал героем бесчисленных дидактических легенд и притч, отвечающих решительно на каждый случай, на каждую мысль житейского обихода. Пастве внушалось: если не с нами, то, значит, с Сатаною, а что такое Сатана — вот, любуйся. И христианство лепит портрет дьявола из понятно какого материала, причем выделяет этот материал оно же само.

ДЬЯВОЛ — главный министр небесного двора, рычаг, при помощи которого работает церковь. Бог одним словом мог бы повергнуть его во мрак небытия, но он остерегается это сделать: бог сильно нуждается в нем, так как на его счет он может относить все глупости, в которых могли бы обвинить его самого. Поэтому он оставляет дьявола в покое и терпеливо переносит все его выходки по отношению к своей супруге, к своим детям, к самому себе. Бог не может обойтись без дьявола, богобоязненность часто не что иное, как страх перед дьяволом. Не будь дьявола, многие набожные люди никогда не помышляли бы ни о боге, ни о его духовенстве.
— "Карманное богословие", Аббат Бернье

Именно из этого источника растут корни тезиса массовой культуры "сатанизм — это христианство наизнанку". Как всегда, популяризация приводит к максимальному упрощению концепции вплоть до полной потери главного содержания — как мы показали в работе, сатанизм de facto значительно древнее христианства.

Воспринимать сатанизм как перевернутое христианство равнозначно тому, что после анализа случая шизофрении говорить, что здоровый человек — это тот, у которого все наоборот по сравнению с шизофреником.
— Milchar, парафраз И.П. Павлова

Частью этой тощей фантазии является и стереотип дьяволопоклонника, язычника, еретика, не говоря уже о ведьмах и колдунах. Их портрет делается максимально отталкивающим для обывателя, причем обращение идет к одним и тем же образам. Правда, христианским художникам фантазии явно не хватает, и они применяют одни и те же сюжеты к римским императорам, к язычникам, к представителям конкурирующих церквей, к еретикам, к опальным тамплиерам, к ведьмам, к евреям, к масонам, наконец, к неоязычникам и современным сатанистам. Им инкриминируются половые оргии, заклание младенцев, целование дьявола в задницу, всемирный заговор, патологическое стремление делать гадости… И нет никакого намека на действительную суть того или иного течения. Это и понятно, ведь христианская доктрина зачастую куда более убога, чем представления ее оппонентов, не укладывающиеся по сей причине в христианские понятия, а идеология не занимается "сутями", ее прерогатива – состояние и реакции социума и ничего больше.
Появились и те, кто к радости христиан взялся реализовывать их сценарий дьяволопоклонничества. Фантазии стало возможным подкреплять хоть каким-то фактическим материалом, размахивая им, дабы заслонить этим дутышем реальную суть Сатаны.
Что интересно, наиболее связываемый с таким поклонением ритуал — Черная Месса — изначально обозначал вовсе не то, что сейчас. В момент возникновения термина так называли все то, что делалось не по канону католической церкви, включая службы других христианских конфессий.
Естественно, такая деятельность привела к тому, что популярное мнение о сатанистах стало весьма своеобразным. Что характерно, не по их вине. Поиск запретных (для обычных людей) знаний был заменен в общественном восприятии на имидж примитивных идиотов, практикующих жуткие обряды. Обратите внимание: если ранее эта тема была побочной (а еще они детей режут!), то теперь стала главным лейтмотивом.
Классический образчик такого рода деятельности: вторая половина XVII века, Катрин Деше (Ля Вуазэн).

В прошлом эта особа была парфюмершей, которая, погрязши в абортах и изготовлении самых действенных ядов для дам, желающих убрать неугодных мужей или любовников, нашла вошедшее в поговорку внезапное пристрастие в огненных обстоятельствах проведения "месс нуар".
Смело можно сказать, что 1666-ой год вошел в историю как год проведения первой "коммерческой" Черной Мессы. В районе к югу от Сен-Дени, который нынче называется Ля Гаренн, большой, обнесенный высокой стеной дом был куплен Ля Вуазэн и оснащен аптекой, камерами, лабораторией и часовней. Вскоре, не только для знати, но и для менее важных дилетантов стало de rigueur20 присутствовать и принимать участие в проводимом там виде службы, упомянутом ранее в этой главе. Организованное там шарлатанство попало в историю под названием "настоящей Черной Мессы".
Когда Ля Вуазэн была, наконец, арестована 13-го марта 1679 года (по странному совпадению, — в церкви Пресвятой Богоматери Благовещения), клеймо уже было выковано. Упадочная деятельность Ля Вуазэн отдалила торжество сатанизма на многие годы.
— А.Ш. ЛаВей, Сатанинская Библия

Однако даже из этого ушата дерьма, в котором радостно плескались отдельно взятые индивиды, к архетипу добавился интересный нюанс — ужас обывателя перед Сатаной. За все это сатанизм несет такую же ответственность, как Наполеон Бонапарт за выходки всех "наполеонов" — пациентов психиатрических клиник, но сказать, что это вообще никак не относится к архетипу — уже невозможно. Яркие образы часто привлекают психопатологических индивидов.
В XIX веке французский писатель Жюль Мишле, много писавший о ведьмах, увидел в черной мессе иной смысл: "Пренебрежение царством небесным, братство всех людей, поклонение божеству, олицетворявшему силы природы, принявшее неестественную и извращенную форму — вот истинный смысл черной мессы". Почти правильная мысль, разве что "братство всех людей" не имеет отношения к делу (а неестественность и извращенность рассматриваются с точки зрения христианства).
К сожалению, так называемый романтизм средневековья (возникающий в головах тех, кто реально не имеет познаний в истории, чтобы понять весь кошмар того времени), вкупе с непрерывной пропагандой христианами таких инсинуаций в течение нескольких веков, привел к забавному факту: отморозков, больных на всю голову, с которой не дружат, называют "истинными сатанистами", при этом напрочь забывая, что это мнение инспирировано как раз христианами. Картина полностью аналогична тому, что Россию обзывают "исконно православной", забывая про предков-язычников.
Обратите внимание, что по теме христианства ничего существенно нового к архетипу не добавилось, хотя повсеместно считается, что сатанизм в первую очередь является противостоянием именно христианству. Догадываетесь, почему? Правильно. Именно потому, что архетип уже давным-давно сложился, а вовсе не возник после распространения христианства, и добавлять к нему существенно уже нечего.
Единственное, в чем христианство сыграло значительную роль — это в фиксации в архетипе Сатаны гордости. Эта черта всегда была свойственна темным богам языческого пантеона, но именно в христианстве она зафиксировалась за архетипом. Богословы выдвигали разные теории причин, по которым Сатана отошел от бога, вплоть до зависти людям, но в конце концов пришли к верному (в рамках мифа) выводу, что в любом случае все сводится к гордости: Сатана пожелал не зависеть от бога, а быть источником собственной славы. Разумеется, христианская традиция, апологеты которой сводили роль всех к рабам бога, сочла этот грех главным.
Эта черта архетипа прочно связана со свободой воли — помните, в иудаизме ангелы не обладали свободой воли? Т.е. Сатане надо было перейти на новый уровень развития, обрести независимость. В язычестве свобода воли была естественной, христианство же пытается то скинуть ответственность за "плохие поступки" на Дьявола, то изобрести отмазку в виде "первородного греха", то вообще заявляет что-то наподобие Августина: "…свободная воля в управляемом дьяволом человеке только к греху достаточно сильна, к хорошей же и благочестивой жизни бессильна, если сама предварительно не призвана к настоящей свободе божьей благодатью". Как видите, здесь de facto признается, что свободное волеопределение ведет человека отнюдь не к богу. Причем оправдания с применением концепции первородного греха здесь не работают — это аргумент теологический, а не архетипический, и даже не метафизический. Более того, Августин просто подменил "свободу воли" некоей "свободной", но при этом довлеющей "божьей благодатью", предопределяющей волю и поступки человека: "…благодать дается человеку… все заслуги святых исходят от нее. …венчая наши заслуги, Бог венчает только свои собственные дары". Сравните с Цицероном: "Своих добродетелей никто никогда не ставил в счет бессмертным богам".
Благодаря христианству зафиксировалась и еще одна черта архетипа. Учение Христа последовательно стоит на позиции милосердия. Скажем, в трактате V века "Против сект" Эзника Христос и Сатана спорят в Аду, кому достанутся души, и Христос утверждает свое милосердие, попирая требования Дьявола о соблюдении воздаяния по справедливости Противоположностью же милосердия является не жестокость, которая не противоречит сатанизму, но не входит в архетип, а именно безжалостность.

Справедливость — это универсальный принцип, обладающий собственной ценностью. Он, может быть, не является единственной ценностью (есть и другие), но, по крайней мере, он "светит собственным светом". Милосердие же вовсе не является принципом и не обладает собственной ценностью; это, скорее, "определенный способ утверждения определенных ценностей" […] Милосердие — как луна, оно светит отраженным светом.
Это видно из простого примера. Можно вообразить полнейшее "торжество справедливости", fiat justitia, pereat mundi. Представим себе (например), что могучие маги закляли неких духов, которые наполнили собой все стихии и стали строго осуществлять законы немедленного воздаяния: за каждый удар по чужому лицу невидимая рука из воздуха выдавала бы увесистую оплеуху, каждое бранное слово начинало бы звенеть в ухе ругателя, и т.д. и т.п. Это был бы строгий и не очень веселый мир, но жить в нем было бы как-то можно.
Но невозможно представить себе торжество милосердия, "полнейшее всепрощение" как принцип жизни — и даже не потому, что первый попавшийся "нарушитель спокойствия" быстро поставил бы всех на уши. Просто в таком мире само понятие милосердия быстро потеряло бы всякий смысл. Если уж милосердствовать по любому поводу, то надо прощать и отступления от милосердия: прощать как зло, так и месть, так и ненависть к обидчику, так и желание справедливости и его осуществление. В обществе сплошного милосердия быстро появились бы не только преступники (это бы ладно), но и их судьи.
— К. Крылов, "Справедливость и милосердие"

Следует отметить, что в архетип входит именно безжалостность (не-милосердие), а не некая абстрактная справедливость. "Справедливость" — это выкидыш из того же места, что и "добро", "правда", "истина", "свобода". Это одно из химерных понятий, утопия, которой развлекает себя чел?овечество. К нему прибегают все, кому не лень для оправдания своих притязаний, и она с легкостью натягивается на любую форму. Что служит мерой справедливости? Сразу вспоминается Протагор: "Человек — мера всех вещей". И сразу же — Станислав Ежи Лец: "Человек — мера всего, до чего же удобно! Раз меряют великаном, раз карликом". Справедливость по своей сути — фактическая или мифическая оценочная конвенция о том, как "д?лжно", она всегда субъективна и временна, и далеко не всегда добровольна и разделяема. Реально подобные конвенции просто навязываются более сильной стороной.
Еще в древности делались попытки вывести релятивистскую формулу справедливости. Например, скептики, начиная с Пиррона, анализировали противоречия между представлениями о справедливости в различных культурах и делали вывод, что она состоит в следовании законам и обычаям своей страны. Но этим они практически привесили этот термин к другому понятию — благоразумию (которое в данном случае ничем не отличается от конформизма). А справедливость в частном смысле конкретного субъекта — это соответствие реальности интересам этого субъекта. Но тут вспоминается другой Крылов: "Ты виноват лишь тем, что хочется мне кушать…"

Кроме того, христианство способствовало окончательному объединению диссоциированных ранее черт архетипа в единое целое и, как следствие, получению архетипом конкретного наименования. Христианству же сатанизм в первую очередь противостоит исключительно из-за того, что христианство антижизненно по своей сути и широко распространено; более того — является социально приемлемым.
Интересно, что христиане и сами иногда проговариваются о том, что полноценная жизнь — это Сатана:

Та религия античности, о которой идет речь, была, правда, побеждена христианством, но не уничтожена им; она всплывает наружу везде, где светоч христианства тускнеет, и если бы современной науке о мире, чиноначальником которой признается Дарвин, удалось выработаться в цельное интеллектуально-этическое миросозерцание, то им стала бы именно античная религия иммермановского сатаны. […]
Итак, живи вовсю, живая тварь, развивай зародыши всех сил, вложенных в тебя природой; в этом не только наслаждение, но и заслуга. Раз вне жизни нет ничего, то закон жизни остается единственным обязательным для нас законом, единственным мерилом, дающим нам познать ценность всего, что окружает нас; хорошо все, что способствует осуществлению жизни. Хороша деятельность, но деятельность полная, всесторонняя, затрагивающая и призывающая к жизни по возможности все части нашего существа; хорошо напряжение этой деятельности, делающее человека героем, когда жизнь бурной волной разливается по жилам, когда чувствуешь, что все полно тобою и ты полон всем, когда все прошлое, все настоящее сливается в один упоительный миг; хороши страсти, ведущие к этому торжеству, — и отвага, и гнев, и любовь… особенно любовь. Тут закон жизни действует с удвоенной силой; природа, озабоченная сохранением и развитием породы также и вне существования особи, окружила всеми чарами, которые были в ее власти, момент этой передачи, этого излучения жизни. Она хотела, чтобы все стремились к этому высшему наслаждению чувств, так как только при этом всеобщем стремлении возможно всеобщее совершенствование и победа совершеннейших, с нею — передача достоинства, а с этой — постепенное совершенствование породы, высшее осуществление закона жизни. Такова религия сатаны.
— Ф. Зелинский "Трагедия веры"

Стоит упомянуть об одном рецедиве в истории христианства, о повторении и развитии мотива, очень напоминающего иудейскую концепцию. Примат всемогущества бога перед идеей непричастности его ко злу еще раз блеснул во время реформации. И выдвинули его главные столпы реформации — Лютер и Кальвин. И тот и другой категорически отрицали, что свободная воля совместима со всемогуществом бога — если что-то существует в мире, то только потому, что бог этого пожелал, и наоборот: ничто не может существовать, если это существование богу не угодно. Он управляет каждой пылинкой во Вселенной и всеми созданиями, и Дьяволом.
Но зачем тогда нужен культ, наставления в вере, "борьба со злом", да и само пришествие Христа? И не следует ли из всего этого, что сам бог ответствен за "зло"? Лютер эти вопросы игнорирует. Раз зло существует, то на это есть воля божья. Но бог желает, чтобы добро боролось со злом.
Лютер различает два аспекта бога — ветхозаветного сурового и неумолимого судью и милосердного, любящего, благого, доступного только через Христа. Причем Лютер постоянно подчеркивает, что это только видимость: есть только один Бог, но ограниченным людишкам он кажется двойственным.
Дьявол — орудие бога, словно секатор в руках садовника. "Выполняя свои решения через посредство Сатаны как орудия его гнева, Господь направляет цели людей так, как Ему угодно, пробуждает их волю и укрепляет решимость", — говорит Кальвин.
Воля Бога может совпасть с желанием Дьявола, но цели у них разные: у бога цель всегда благая, у Дьявола — наоборот. Секатору нравится срезать сухие ветви, так как разрушение — его цель; но он никогда не сможет порезвится там, где садовник не пожелает. И несмотря на то, что садовник своим секатором "делает больно" бедным веточкам, его него благая цель — устроить прекрасный сад. Почему нужно разбивать этот садик таким примитивным образом, если ты всемогущий? Почему бы все сразу не вырастить, как нужно? А это тайна! Мотивы божьих деяний человеку часто недоступны. Его ограниченному пониманию одно кажется злом, другое — благом, но в конечном счете любое зло оборачивается благом, поскольку все, что творит бог, есть благо.
Человек не располагает никакой свободой воли. Он подчинен либо божьей воле, либо сатанинской. Душа, поэтизировал Лютер, подобна лошади: когда на ней едет бог, она бежит туда, куда ее направляет бог, когда же на ней скачет Дьявол, она мчится туда, куда хочется Дьяволу. Оба всадника спорят между собой, кому принадлежит лошадь, но сама лошадь не имеет выбора: она подчиняется тому, кто в седле. Те, кого избирает бог, не могут ему противиться, остальные же никоим образом не могут спастись.
Отсюда остался один шажок для абсолютного фатализма: бог своей волей определил судьбу всякого существа еще предвечно. Одних назначил для вечной жизни, прочих — обрек на вечное проклятие. И даже Христос, умерев, принес искупление не всем, а лишь избранным.
Примечательно, что то, о чем в Европе рискнули заговорить лишь в XVI веке, в исламскую доктрину входило изначально, над чем так любил иронизировать Омар Хайям:

Если я напиваюсь и падаю с ног, –
Это богу служение, а не порок.
Не могу же нарушить я замысел божий,
Если пьяницей быть предназначил мне бог.

Этот дуэт, Лютер и Кальвин, по ряду направлений добрался до логического предела. Правда, часто эти направления плохо согласовывались между собой. И все эти теологические изыски на практике не имели никаких последствий. Они ведь достаточно гибки, чтобы оправдать любую линию поведения. Например, можно задаться вопросом: "За что нужно было сжигать на костре Мигеля Сервета, если сам бог определил ему открыть функцию крови в организме и внушил не разделять взглядов Кальвина?" Ответ: "Но ведь и Кальвину сам бог предопределил требовать казни для Сервета."
Кальвин зашел дальше и был более последователен. Лютеру, видимо, мешали его личные отношения с Дьяволом, который спал с ним, по его собственному выражению, чаще, чем жена.

В заключение: можно даже условно сказать, что первые христиане по некоторым параметрам соответствовали сатанизму. Смотрите сами: они отвергали закостеневший иудаизм с его бессмысленными законами, вырабатывали свою философию, свое мировоззрение, преодолевая современное им общественное мнение… Почему "условно" — надеемся, понятно.

Я не ненавижу Христа, а, скорее, ВОСХИЩАЮСЬ им со своей точки зрения. Разве любой другой смертный (да, смертный, а не сын бога) человек когда-либо занимал умы людей в течение 2000 лет после его смерти? НЕТ! Мы знаем, что Христа можно было бы назвать самым великим сатанистом из всех! Как это так, Вы спрашиваете? Это очевидно: он велел КАЖДОМУ быть подвластным ему, он превознес себя как "Король Королей", заставил большую часть населения поклоняться ему, целовать его задницу, и это его желание осуществляется в течение двух тысячелетий28! Если я бы только мог управлять людьми подобно ему! Действительно, это был бы подвиг магии, любой человек был бы горд работать ради этого! ЛаВей называет его "Король Рабов", но все же я имею большее количество презрения для его последователей, чем для Короля непосредственно. НУЖНО признать, что количество власти, которую Христос имеет над людьми, беспрецедентно, и каждый сатанист должен стремиться к вершине этого подвига!
— Phil Marfuta aka The Dead Messiah, Son of Ungod (CoS member)

(с) глава из книги "Princeps Omnium" (Olegern, Warrax)